Макс Фрай - Жалобная книга [litres]
— Это можно, — отвечаю спокойно.
Желудок меж тем болит так, что я сейчас выть начну. Ну, не в голос, конечно, а тихонечко так поскуливать. Как замученная злодеями мышь. Но дело прежде всего, а потому я достаю из мешочка колоду Кроули. Когда человек уверен, что пришел ко мне с вопросами жизни и смерти, иные колоды бессильны. Проверено уж не раз.
— Садитесь, — говорю. — Можете снять пальто, а то жарко вам будет.
Мотает головой. Ну, как угодно. Впрочем, на вопрос его ответить — минутное дело. Нет ничего проще, чем подарить человеку жизнь или смерть. Вот чтобы восемнадцатилетней дурище помочь с женихами разобраться, как минимум час уйдет, да еще и семью потами моими омытый.
Даю дядечке колоду. Нужно, чтобы он подержал ее в руках. Это не очень обязательно, но так все же проще. Да и нечестно это, когда самое заинтересованное лицо вовсе в процессе не участвует. Неправильно. Без труда — и вдруг рыбку.
— Что с ними делать? — спрашивает.
Эх. А руки-то у него влажные. Ну да что уж теперь…
— Ничего не нужно делать, — говорю. — Просто подержите. Обдумайте свой вопрос.
— Да я ни о чем другом все равно думать не могу!
О да.
Понимаю.
Наконец отбираю у него колоду. Перемешиваю. Раскладываю. Всего четыре карты. Больше и не нужно.
Переворачиваю карты, гляжу на результат. При этом у меня, надо думать, такое лицо, что дядечка мой изготовился в обморок грохнуться. Решил, что он труп. А это не он труп, а я. У меня в желудке поселился маленький василиск. И уже начал проедать во мне дыру. Снаружи пока не заметно, но скоро он прогрызет меня насквозь и выберется наружу.
— Нет-нет, — успокаиваю клиента. — У вас все очень хорошо. Просто прекрасно. Сейчас я вам объясню. Все боятся Аркана «Повешенный», знаю. Но для вас он символизирует текущую ситуацию. Показывает, как вы себя сегодня чувствуете. Неважно, судя по всему. Вам страшно, вы беспомощны, у вас болит…
— Желудок, — подсказывает он.
Ага.
Значит, желудок.
Сглатываю горькую, густую, как полынный гоголь-моголь, слюну. Продолжаю.
— Вторая карта говорит о вашей проблеме. Король чаш. Тут вам важно знать вот что: помимо прочего, он — король иллюзий. Не буду утверждать, что вы свою болезнь выдумали, просто ваше воображение делает слона — ладно, не из мухи, а, скажем, из енота. Имейте в виду: ваши страхи — никакие не предчувствия. Просто страхи. И бог с ними… Самое главное, что вам нужно знать: последняя карта — Солнце. Просто замечательно все для вас закончится. Вы даже не ожидаете сейчас, что так хорошо может быть. И живы останетесь, и жизнь эта будет феерически прекрасна. Лучше прежнего. Много лучше.
— Правда, что ли? — хмурится недоверчиво.
— Ну сами поглядите, — показываю ему карту. — Это — итог. Чем дело кончится, иначе говоря. Как, по-вашему, может такая картинка что-то плохое означать?
— Вряд ли.
Клиент мой наконец расслабился. Улыбается даже. Ну, слава тебе господи. Прежде чем умереть от зубов внутреннего василиска, я, кажется, увеличу число счастливых идиотов на одну человекоединицу. И это правильно: счастливых идиотов должно быть больше, чем нас, несчастных придурков. Когда это случится, наступит рай на земле, истинно говорю вам. Жаль только, жить в эту пору прекрасную уж не придется…
Мне, кажется, и вовсе больше жить не придется. Сдохну ибо, здесь и сейчас. Безотлагательно.
«Стоп, — говорю я себе. — Миленькая, солнышко мое, ну потерпи еще чуточку. Вот дяденька уйдет, и тогда делай что хочешь. Хоть на стенку лезь. Но не сейчас, ладно? Доведи дело до конца, будь человеком».
— У вас врач женщина? — спрашиваю.
Кивает.
Это хорошо. Откуда мне знать, на какую из его баб указывает распрекрасная Дама Кубков, которая позиционируется в данном раскладе в качестве способа решения проблемы? Вполне могла быть жена или подружка, чья любовь окажется целительнее всех лекарств. Но тут я уже просто головой немного подумала. Решила: если уж все так серьезно, что человек результата анализа ждет с трепетом, вряд ли тут можно одной любовью, без докторов проблему решить…
— Это очень хороший врач, — говорю. — Держитесь ее, и все будет путем… И, кстати, имейте в виду: если вы вдруг положите на нее глаз, это может быть очень неплохое приключение. Или даже больше, чем приключение. Одним словом, если что, решайтесь.
Снова кивает. Глядит на меня изумленно. Неужто правда, красотка его лечит? Ай да я, ай да молодец! И все это, заметьте, граждане ангелы и прочие мучители, с каменным василиском в желудке. Внимайте и трепещите.
— Какая вы!.. — говорит он наконец. — Знаете, Варя, теперь я вам верю. Вы все правильно сказали про врача — ну, почти правильно. Я в нее много лет был влюблен, но тогда она была женой моего друга. А теперь и друг не друг, и она ему не жена. Словом, я и так собирался попробовать — если, конечно, завтра помирать не позовут. Но вы ведь говорите, не позовут?
— Ни в коем случае.
Мотаю головой. Стараюсь. Чувствую себя не то Жанной д’Арк, не то вовсе Зоей Космодемьянской. Или кого там еще пытали немилосердно?..
Мне тоже не слабо. Я держусь.
Дяденька мой наконец собрался уходить. Вынимает из бумажника пятидесятидолларовую купюру. Это, надо понимать, очень круто: час моей работы стоит триста рублей. А за такое коротенькое гадание больше двухсот брать стыдно.
— Столько — нормально? — спрашивает.
Отвечаю честно, хоть и не в моих это правилах — от денег отказываться:
— Даже много.
— Это ничего, — говорит, — так и надо, чтобы много. Спасибо вам, Варенька. Если все завтра обойдется, с меня еще причитается. Завтра же и причитается. Приду к вам с подарком, можно?
— С четырех до одиннадцати я тут, — киваю.
Его энтузиазм мне понятен. Это он не со мною, это он с судьбой торгуется. Я бы на его месте тоже наобещала с три короба. Да я и на своем наобещаю, пожалуй. Не помешает. Вот: если боль до завтра пройдет, я все эти дядины подарки Марине передарю. Даже если он мне серебристый «Мерседес» к черному ходу подгонит. Честно-честно, передарю. Обещаю.
Дала зарок и вроде полегче стало. Дурацкая детсадовская техника борьбы с бедой. Но она работает. А мне того и надо.
Клиент наконец уходит. И мы с василиском остаемся наедине.
Услышав, как хлопнула дверь, ведущая в зал, падаю ничком на футон. Издаю наконец протяжный стон. Господи, как же мне этого хотелось! Выкричать, выплюнуть, исторгнуть из себя боль. Всю, без остатка.
Она, и правда, выстоналась. Заткнувшись, я вдруг поняла, что желудок снова друг мне, а не враг. Не злодей, не масон, не шпион заокеанский. Свой в доску, братушка. Любит меня, жалеет, щадит. Не болит больше. Совсем.
